В Русалочьих прудах ещё с ранней зорьки царило оживление по поводу предстоящего шабаша. Русалки, как народ, охочий на веселье и гулянки, всегда с трепетным предвкушением ожидает каждый шабаш, как в свой первый раз после перерождения. Каждый находит в нём для себя что-то особое, влекущее. Молодые обладательницы рыбьего хвоста всегда идут туда, чтобы хорошенько потанцевать и узнать другую нечисть по лучше. Русалки, чей «паспортный» возраст близится к зрелости, возлагают надежды в праздной атмосфере отыскать себе тритона, или, чем Сказочник не грешит, кого-нибудь поинтересней. Дамы в возрасте больше расположены к светским беседам и обменам новостями, а так же наставлением молодёжи… в общем, каждый видел в этой традиции что-то своё. Аннабет тоже любила шабаш. Полюбила его, как любая другая её сестрица с первого визита. И она по своему возрасту как раз относится к тем, кто хочет отплясать на празднике, но… нет, за свои пятьдесят с лишним лет она ни разу там толком не танцевала на шабаше, просто потому что не умела танцевать. Других-то, по сути, подобные мелочи не волнуют, они просто получают удовольствие от веселья. А вот Сирена тихо комплексовала по этому поводу и никогда не рисковала выходить плясать в самую гущу. Она всегда объединялась в группку с теми, кто обладал сильным голосом, и пела вместе с ними. Будь то те же сестрицы, или сирин с алконостом — на каждом шабаше обязательно находилась такая компания, идеально подходящая для Аннабет. Так что она шла на Лысую Гору, желая заниматься на празднике тем, что получается у нее лучше всего — петь и слушать других.
Чтобы прийти на Гору к сумеркам, надо было выйти пополудни из прудов. А до этого времени Беттушка могла наблюдать, как подружки прихорашиваются, хихикают и советуются, какого цвета водоросли лучше вплести в их прекрасные волосы. Большинство помимо этого еще и множество разных украшений одели, украденных когда-то у утопленных женщин. Особенно выделялась Инга — её собрание людских драгоценностей не могли не поражать своим разнообразием. И все эти побрякушки очень даже ничего смотрелись на белокурой русалке. Аннабет мысленно ассоциировала старшую сестру с водной царицей, у которой в пучине морской есть несметные богатства, способные ослепить своим блеском любого смертного, рискнувшего прикоснуться к прекрасному. Однако, разве так не на самом деле? Сирена наверняка не знала, ибо зеленоглазка была вдвое старше, и мало-ли что чудила в своей жизни до утопления будущей певуньи. Сама же черновласая наоборот, сняла с себя цепочку и кольца, и упрятала их под прибрежный камень, где обычно прятала свою рубаху для походов по суше. Украшения во время праздников обременяли изящное девичье тело сирены необъяснимой тяжестью, она чувствовала себя, словно закованная в цепях. А Беттушке хотелось чувствовать себя свободно, так что она позволяет себе идти на веселье не при параде.
Наина больше увлечённо щебетала, представляя себе, что планирует делать на шабаше и кто туда придёт. Эта смуглая «рыбка» всегда заряжала Аннабет позитивом, а потому черновласая пишес увлечённо слушала подружку и сама тихо представляла себе, что и как там может быть.
Она знала свой необычный талант влипать в какие-нибудь переделки типа «свалиться в лужу» или «попасть под дождь», и это могло существенно подпортить весь намеченный путь к Лысой горе. А потому, ещё до того времени, как солнце было близко к своему зениту, Аннабет уже одела свою рубаху, и первая стала уходить из прудов, в то время как сестрицы только начинали выплывать на берег и подставлять сверкающие чешуйчатые хвосты под солнечные лучи. Если высшие силы сжалятся – Аннабет благополучно дойдёт к месту шабаша, ни разу не свалившись в грязь из-за вновь приобретённого хвоста. Если же нет… то придётся терпеливо обсыхать, или ползти к Горе.
  К тому времени, как Сирена почти преодолела путь по лесу, и среди деревьев стала маячить покатая с одной стороны гора, дамочка Ночь уже начала затягивать небо своей тёмно-синей шалью, окуная его в сумерки. Где-нибудь да поблёскивали маленькие искорки-звёздочки, словно многозначительно подмигивали всем, кто идёт на гору, а лёгкий ветерок тихо нашёптывал: «этой ночью будет весело». Черновласая невольно приподнимала уголки губ в улыбке, и покорно следовала за тихим шёпотом. Настроение прелестницы было на высоте — за всю дорогу она ни разу не попала в конфуз, и надеялась так же успешно добраться до вожделённого пункта назначения.
Когда лес уже почти расступался перед священной Лысой Горой, Сирена услышала в стороне какой-то шум. Сначала он был больше похож на шипение, будто кто-то с силой вдыхал воздух, а потом взорвался громогласным восклицанием, от которого деревья пустились в нестройный марш, птицы с криками взлетели с качающихся ветвей, сердце русалки замерло и ухнуло вниз, а сама она прильнула к ближайшему деревцу и обхватила ствол тонкими ручками, уже успев леший знает сколько раз проклясть себя за то, что пошла первее всех, без подруг.
- Чуг-чу-у-у! В пляс закручу!
А потом все деревья с ужаснейшим скрипом накренились под диким порывом ветра в одну сторону – в сторону Горы – а потом выровнялись и замерли, словно ничего не случилось. Аннабет, уже почти ударившаяся в истерику, тихо всхлипнула и прислушалась. Больше ничего из ряда вон выходящего слышно не было, кроме далёких мелодичных «хи-хи», «ха-ха» да «моя причёска не сбилась?». Святая ламинария, её уже и сёстры нагнали! Русалка выпустила дерево из объятий и быстрым шагом направилась к темнеющей на фоне сумерек горе, на ходу вытаскивая из басмово-чёрных длинных локонов, сплетённых на манер косы, разные веточки, листочки, и кусочки коры. Из-за того непонятного ветра Сирена теперь больше походила не на водную нимфу, а на дриаду, или что-то среднее.
Преодолев низкий еловник, черновласка стала осторожно подниматься на Лысую Площадь, где, возможно, уже собрались первые открывающие шабаш. На несколько мгновений она замерла и посмотрела в сторону леса, в котором уже можно было заметить оживление. Скоро со всех уголков Чудесного Леса будет стекаться разного вида, рода и племени нечисть, что бы сегодня начать свой безумный пляс вместе с дамочкой Ночью, едва она совершит первое па. Что ж, ветер не врал — сегодня и правда будет весело.

Отредактировано Аннабет (2013-08-07 22:33:37)

На самом деле, Минтос не шибко любил шабаши. Шумно, все пляшут, наступят еще. Ему подавай спокойствие, тихий шелест листвы да песни лесных птиц. Но на шабашах нередко бывали певицы, которые нравились ему даже больше птиц: русалки. Их голоса завораживали духа, заставляли его думать о прекрасных моментах, а не о том дереве, которое повалил ветер. В общей сложности, любил он их слушать, русалок этих. Да вот что-то давно он не бывал на русалочьих прудах и не слушал пение хвостатых подруг. Так что самое время наверстать упущенное.
Черная тень проскользнула под кустом, перебралась за дерево, легко, словно паря над землей, потрусила к горе и тут же остановилась. Уши черного лиса, которые он старательно прижимал к затылку, дабы не зацепить разные кусты да веточки, вмиг вернулись на положеное им место и теперь торчали как два рога у чертенка, глаза из двух ярко-красных щелочек превратились в круглые, словно монета, огоньки. Лесной дух повел носом, но ничего подозрительного не почуял. Вон там, чуть в стороне-русалки, фигурку одной из них, которая шла чуть впереди остальных, осветила вспышка пламени-вероятно, его собрат-дух балуется. А вот звуки, которые раздавались чуть поодали настораживали. Что-то подсказывало Минтосу, что он когда-то такое слыхал, но так и не вспомнив что и когда, он решил и не заморачиваться с этим. Его сейчас больше побеспокоила русалка, которая шла отдельно от своих сестер. Она выглядела такой напуганной, надо было срочно ее успокоить.
Тень снова скользнула под кусты и быстро-быстро пробралась ближе к русалочке.
- Доброй ночи,красавица, - радостно поздоровался дух, шагая рядом с черноволосой певицей. - Хорошо ли ты себя чувствуешь?
Этот вопрос интересовал лиса как раз больше всего. Может быть, это странное эхо напугало девчушку?
Ее-то оно, может, напугало, а вот Минта очень даже заинтересовало. Так и хотелось пойти да проверить, что это за крикун там притаился, но негоже бросать одной русалочку, тем более уже начав с ней разговор.
Минтос еще раз посмотрел на идущую рядом черноволосую прелестницу. Ну конечно, это же Бетти, одна из певиц, которых он так любил слушать! Просто отлично, теперь оставалось надеяться, что она и ее сестрицы снова будут петь на шабаше. Тогда Минтос пристроится рядом с ними и будет слушать их восхитительные голосочки. А там кто знает, глядишь и он в пляс пустится да опять все ягодки и листочки, которыми он украсил шерсть, порастеряет. Эта ночь уже обещает быть прекрасной.

Отредактировано Минтос (2013-08-09 13:26:15)

Алым цветком в полумраке расцвел костер, небольшим, крохотным, не плодил он дыма и жара, только тени отбрасывал сквозь буйство разношерстной жизни, наполняющей волшебный лес. Сколько всяких тварей собиралось на шабаш, разглядеть бы хоть десятую часть, а что о всех говорить - тьфу! Вон притаились лешие, ощетинившись бородами из мха и коры; дивно извивались мавки, нежась в чужих взглядах, хихикали, бестолковые; недалеко от них грозно хлопал крыльями грифон, его могучая тень укрывала трех духов-деревьев, что так же забрели на столь громкое событие. Шабаш! Танцуй, нелюдь, пляши, возноси славу небу, ночи, тени, дери горло, дай волю телу!
Появление седобородого старика мало кто заметил, и без того хватало тут господ, что своими формами и чудесами поражали своих собратьев, а чего в Чугайстре уж такого - пляшет себе и пляшет, Ведьма с ним, с чудаковатым. Дед замер на мгновение, борода так же верно хранила залихватскую улыбку, что своим видом предвещала добрый танец. Ну, а коль про танец уже вспомнилось, то чего бы и не сплясать, а, нелюди добрые?
Не сплясать Дед причин не видел, а посему рука его воткнула посох по ладонь в землю, а правая нога рванулась навстречу костру, танцу, веселью, жизни. Вот такая у Чуга была непростая нога, впрочем, когда к ней присоединилась вторая, то оказалось, что и она обладает всеми свойствами своей сестрицы. Заходя полукругом, он двигался не спеша, колени взлетали в воздух и мерно опускались, как крылья могучей птицы. Иногда порыв был такой, что Дед подлетал, успевал кошкой крутануться в воздухе, сменить ногу и продолжить движения, Чуг казался сплошным потоком, дразняще-медленным, земля не спешила притягивать его к себе, позволяя чудным образом подскакивать тягуче и лениво. Так Дед зачинал свой пляс, ладони порхали вокруг него листьями, ими порывисто играл незримый ветер, голова Чугайстра вертелась, взгляд его прикован был к костру. В голубых колодцах отразился алый цвет, он перелился колдовским блеском и теперь в танце был не один Чугайстр. Из его уст вырвался хохот-весельчак, а вокруг из теней полилась приглушенная музыка. Дигили-бом. Дигили-бум. Дигили-дигили-бум-бум. Глухие удары нарастали, отбивались друг от друга, плодя отражения, отражения перевивались, накладывались, наслаивались могучим звуком. Одиноко зазвенела струна, к ней присоединились еще две, три, вот уже десять струн ткут искусное полотно музыки, вторя гулу барабанов. Ухнула сова и еще две, спад, а затем снова подъем, полилась мелодия сопилки, да так полилась, что и Дед не удержался и стал быстро набирать ход.
Хохот утонул в волшебной музыке, а Чуг щедро накинул свою сеть на Лысую гору.

Отредактировано Дед (2013-08-10 23:32:40)

Когда паришь так высоко, что с земли кажешься крохотной точкой, душу охватывают приятные ощущения. Мягкий ветер как будто заботливо поддерживает и ненавязчиво подталкивает вперед. Воздушные потоки так приятно обволакивают тело, что временами кажется - качаешься в уютной и теплой колыбели. Невидимые руки не дают упасть в камнем рухнуть прямо в гущу зажигательных плясок. Лису приходила шальная мысль, что он растворился в темном ночном небе и стал лишь его крохотной частичкой. Эта мысль одновременно пугала и вызывала интерес. Стать частью бесконечного небосвода и целую вечность наблюдать, что происходит где-то внизу - не самая плохая перспектива. Единственное, что не устроило бы Рогнара - так это вечное безмолвие. Гром хоть и говорит за небо, небылицы не рассказывает. Только сурово грохочет, пугая впечатлительных трусишек. Проворный и болтливый дух с такой участью смириться бы не смог. Потому, убедившись, что лапы и хвост по-прежнему при нем, он несказанно обрадовался. Может быть, через много сотен лет, но не сейчас. Сейчас он еще немного поболтается во мраке и будет веселиться до головокружения.
События имеют привычку идти не так, как запланировано. Хочешь спуститься туда, откуда доносятся песни и хохот, да вдруг что-то мешает. Как всегда, очень некстати. Рогнар почувствовал, как что-то легкое, практически невесомое коснулось его рыжей макушки. Он сердито поднял голову, чтобы обругать это нечто, но взору предстало только сверкающий драгоценными звёздами небосвод. Наверно, ветер решил позабавиться. Но нет! На этот раз что-то навязчиво пощекотало ухо. В пустоте звучно щелкнули лисьи зубы. Духа наполнила досадное обидное чувство. Что-то над ним глумится - не увидеть, не поймать. Хитрая, должно быть зараза. Кем бы этот шутник не был, Рогнар уже ненавидел его больше всех на свете. Отвлекает, да еще и на праздник попасть не даёт. Что за дерзость! Лис напрягся, уши сосредоточенно навострились - теперь-то он не проиграет, поймает подлеца. Подлец не заставил ждать - дотронулся до другого уха и плавно приземлился на самую макушку. Рогнар смутился. Столетний дух не смог совладать с пёрышком. Лис поспешно огляделся, не увидел ли кто его позора и облегченно выдохнул. Чьей-нибудь заинтересованной улыбающейся морды его гордость не перенесла бы.
Рогнар аккуратно снял перо с головы. А это ему далось ой как нелегко. Звериные лапы нередко доставляли ему проблем. Странное ощущение затаилось в лисьей груди. Перед ним - перо, ничем не примечательное. Маленькое, неброское, даже никаких символов или пометок нет. Любой гусь таким похвастаться может. Однако, не хочется это самое обыкновенное перо отпускать. Словно сила какая в нём затаилась. Какое ещё пёрышко будет так долго в воздухе парить, да так высоко. Наверняка, оно какие-нибудь чудеса творить может. Да вот как? Что делать с пером, Рогнар не знал. Равно как и не знал, зачем оно ему вообще. Раз нашёл - пусть будет, а применение когда нибудь само найдётся. В любом случае, его можно использовать как украшение. Прикрепив перо около уха, Рогнар был и рад позабыть о нём - да не выходит. Как будто оно, противное, само в мысли лезет. А перед глазами так и маячит его образ, умножается. Прямо наваждение какое-то! А внизу уже позабытая и такая манящая аура веселья. Может быть, стоит нырнуть в самую гущу гуляний и разузнать там о навязчивой находке.
Советчиков - целая толпа разгульная, да кого из них выбрать? Кто не захочет вещицу чудную к рукам прибрать? Никому доверять нельзя - тут у всех глаза горящие, а руки загребущие. Кто знает, что придёт в головы вскруженные плясками, да опьянённые дивными песнями. Боязно за своё "сокровище". Песни льются рекой, а танцы так и зазывают закружиться в некому неизвестных диких движениях. Тут, внизу, куда приятней. Сразу хочется обо всём забыть и поддаться чудаковатому порыву, да утонуть в жаркой пляске. Отсюда даже кажется, что звёзды, заодно сверкая, кружат свой собственный хоровод."Прощайте, бесполезные заботы! Прощай, перо дурное. Хм, перо", - лис озадачился. Как близка была его душа к празднику ночному! Ещё чуть-чуть и он бы растворился среди хохочущей озорной толпы. Но нет! Выпала ему нынче странная доля. Дух так растерялся, что и понять не мог - повезло ему, или напротив, подлянку выкинула его уважаемая судьба. Лапа неуверенно коснулась пера - тут, по-прежнему висит подле уха.
Рогнар не привык решать проблемы - в его манере было их старательно избегать. Сегодня же ему выпал неповторимый шанс проявить самостоятельность. Такие шансы духу и даром не сдались. Есть проблема - вовлеки в нее остальных. Не только же свои изящные лапки марать, пусть и другие трудятся. Не даром говорят, что можно вечно смотреть, как кто-то вкалывает в поте лица. План у Рогнара появился в считанные секунды, хоть и совершенно непродуманный. Есть хоть какое-то подобие плана - и то хорошо. Поэтому он поднялся невысоко, так было видно и как можно громче обратился ко всем гуляющим:
- Братья и сестры мои! Не пропустите - уникальный шанс! Чудо-юдо диковинное посмотрите! Я буду, - лис задумался - не будет же в воздухе висеть и всем находку свою показывать. Нет! Только желающим. Взгляд его зацепился за русалочку-певунью. Кажется, они сегодня уже виделись. - Я буду во-он там, подле той прекрасной леди!
Не так-то просто перекричать звонкий хохот, чарующие песни и шумные радостные разговоры. Многие попросту на него даже не взглянули. Рогнар был уверен - кому надо, те услышали. А он отправится к русалке и будет настойчиво ждать тех самых, правильных советчиков. Два прыжка - и золотые глаза воодушевлённо смотрят на русалку, как будто ожидают чего-то.
- Скажи, певунья сладкоголосая, будь у тебя пёрышко необычное - что бы ты с ним сделала? Что вообще с перьями делают? Лису так интересно, что лапы в пляс не пускаются. Душит любопытство, совсем из лапищ своих цепких не выпускает.
Переменчивый характер выдумщика сыграл своё и Рогнар передумал хвастаться находкой. Перо, конечно, любой заметит и поймёт, о чем речь идет. Но лису невдомёк. В своих глазах он предстал тем еще гением. И этот гений не просто ждал, а был уверен - кто-нибудь, да обратил внимание. Вот просто не верил он, что не найдётся желающих на диво дивное посмотреть. А там уж и в несколько умов и выяснится, для чего это перо нужно и правда ли свойствами волшебными обладает.

Краски мира ожили и потекли бодрой речкой вокруг Деда. Живые, радостные, громкие, звонкие, они были ветром, змеем и светом. Он и сам не заметил, как влился в эти краски, перестал быть чем-то отдельным, существом, у которого есть имя, мысли, чувства. Он стал танцем и песней, краской и тенью, потоком и движением. Единство слова, духа и тела, когда все становится одним Чувством, имя которому еще не придумали, да и не придумают, ведь в таком состоянии все мысли улетают бледнокрылыми кречетами в бескрайнее голубое небо, нет ему начала, нет и конца, а мыслей уж и подавно не сыщешь. Сердце стало могучим барабаном, кожа круто натянута, а незримые ладони отбивают бешеный ритм, за которым и не угнаться простому смертному.
Хе, а ведь Дед и не смертный вовсе, хоть и телом вышел совсем как человек. Мара то, мираж, а коль могли бы смотреть существа в саму суть вещей, то не разглядели бы они Чуга в его пляске, ведь он был с ней един. Тело взрывалось вихрями движений: руки улетали ввысь и падали в пропасть, ноги широкими шагами резали простор, колени закруживали около костра, борода развевалась под ветром, что буйствовал вокруг Чугайстра. Он был один в своем танце, но вместе с тем был и частью чего-то большего. Море существ волновалось вокруг него, вздымая конечности всех видов к бледноликой луне, море это закручивалось огромным водоворотом, центром которого был костер и дикий Дед.
Кто-то зашелестел чужим голосом, Дед слышал, но не слушал. Какое ему нынче дело до перьев, пусть и самых диковинных-раздиковинных. А впрочем... нет, больно уж танец хорош, не гоже дело свое обрывать не начав. Коль назвался Чугом - изволь до конца танцевать, а где ж виден был конец этот? Эгей, пляши душа, вечно пляши, с радостью на сердце, с горем пополам пляши, смейся ему в лицо скорбное - авось повеселеет, ночью у костра и под лучистым днем, под тишину иль с музыкой-любовницей, не думай - пляши, пляши и пусть весь мир пляшет в ответ, плевать! На все плевать, все чепуха, все мара глупая, все - танец, разве смертным оспаривать вечное, прекрасное, тайное и ясное? Дед хоть и не смертный, а все-равно в этот спор не ввязывался. Он лишь плясал. Зато как... и пером не описать. Зачем тогда перья?
Перья-перья, листья-листья. Как похожи они на судьбу человека. Каждое перо небось считает себя повелителем своего ветра, думает, что оно что-то решает, мыслит, что полет есть его величием, цвет - красотой. Вверх-вниз. Перья и не задумываются, что когда-нибудь суждено им будет упасть в пыль земную, покрыться забвением, да и сгнить под ступой времени. Листья-листья, перья-перья...

Белокурый юноша с ушами совсем нечеловеческими будто бы внезапно вырвался из жаркой праздничной суматохи. Ещё секунду назад не было никого, а теперь подле лиса тараторит лесной сказитель - любая сплетница позавидует. Лис, хоть и был уверен в успехе своей идеи, уж никак не ожидал столь дивно быстрой реакции. Читалось в его янтарных глазах неприкрытое изумление. Однако, не взирая на ошеломление, лис внимал каждому слову юноши. "Столько идей и все из одних уст", - снова удивился рыжий дух, невольно восхищаясь осведомлённости рассказчика. Даже на секунду обида нахлынула оттого, что сам лис ничегошеньки из этого не знал.
Пока юноша говорил, Рогнар мысленно примеривал все варианты на собственной шкуре. Одежда его совсем не интересовала. Зачем духу одежда? Это люди любят себя тряпками обмотать, да всяких безделушек на себя навешать. Это им присуща стыдливость наготы, которую Рогнару, наверно, никогда не понять. Чудные они создания, эти люди. Лис отметил, что и украшательства ему не нужны. Он и без перьев всяких хорош собой. Негоже лису с птицей пернатой в красоте соревноваться. Если перо окажется безделушкой, да к тому же никакой не волшебной, пусть его девица сладкоголосая забирает. Она-то поди, любит прихорашиваться.
- Можно девицу защекотать так, чтоб разомлела да сама тебе на шею кинулась, - продолжал белокурый. А лис между тем пригорюнился. Третий вариант, а опять никакой от него пользы. Тогда перышко можно будет сказителю вручить - он пускай и щекочет девиц. Смеётся судьба над лисом, звонким хохотом заливается. А вместе с ней в унисон хохочет разгульная нечисть. Толпа пляски безумные пляшет, а костёр ей уступать не собирается - языки пламени дергаются в такт музыке. Всё это торжество кажется каким-то далёким, хоть и происходит прямо под боком. Лиса поглотили мысли, да так - что голоса громкие отдаются лишь жалобным далёким эхом. Сейчас существует только маленький клочок земли, где они сидят, голос Кота-Баюна и мысли его собственные. И надо же было пёрышку противному именно на его макушку приземлиться.
- Ещё в перо можно вложить частичку души, если выводить им слова долгое время, - вот и русалочка пропела. Задумчиво нахмурившись, лис неспешно расхаживал вокруг кота. Идеи с птицей и душой ему понравились. Однако, проверять достоверность первой боязно, а второй - неизвестно как. Не хотелось бы спалить почем зря перышко с частичкой души. С другой стороны - будешь вокруг да около ходить, а где-нибудь птичка так и ждет своего хозяина новоявленного. Только головная боль от чудной вещицы. Незнание злило Рогнара. Если чуда никакого не произойдёт, он проглотит это злосчастное перо. Сначала как следует его зубами острыми покалечит, а потом проглотит. Времени так мало прошло прошло, а оно уже так надоело - сил нет. И отдать никому не хочется - а вдруг что? И это злило еще сильнее.
- Скажи мне, дух золотой да ловкий, где ты раздобыл эту дивную вещицу, что пером зовётся? - русалочьи речи пришлись усладой для лисьих ушей. Дух тут же шмыгнул к русалке, да уселся рядом, торжественно сверкая. Вот только правдой делиться он и не думал. Похвала - дело добровольное, да и ещё и очевидное, для такого великолепного духа, как он. Так и должно быть. Напротив странно, что немногие спешили восхищаться его умом и красотой. Рогнар - не девица наивная, от сладких речей не разомлеет и на шею не кинется. Русалки - те еще проказницы, за ними глаз да глаз нужен.
- Я, чешуйка ты моя перламутровая, ничего не добывал. Вещи чудесные сами ко мне в лапы запрыгнуть стремятся. Порой даже убегать от них приходиться, - лис прищурился, оглядев обоих своих собеседников. Будто бы в деле нехорошем их подозревал,- Хочешь узнать, где? Наверно, это было у Русалочьих прудов. Да-да, рыбонька,  прямо у тебя из-под носа выпрыгнуло. Приплыло ко мне на большо-оом, - дух комично развёл лапы в стороны. Должны же собеседники представить себе размеры невероятные, - листе лопуха. А как до берега добралось, так и прыгнуло мне под лапы.

Как мышь в траве пробежала дрожь по спинам существ, что водили неистовый хоровод, поспевая за прытким чугайстром. О, он хорошо знал это чувство и сразу его уловил в своих верных плясунах, когда еще чуть-чуть и они все готовы будут танцевать вечно, самозабвенно выводя узоры тела на полотне ночи. Однак, не сегодня решил Чуг обратить свой Дар в вакханалию, а несчастных обитателей леса в выжатых под полуденным солнцем слизней. Не все могли выдержать сию ночь, коль пустился бы Дед во всю свою силу, ох не все. Пусть отдохнут вволю. 
Постепенно затихая, успокаивая дикий поток, несущийся по водовороту страсти, ослаблял он хватку своих колдовских сетей, аккуратно и ловко покидая замкнутый круг разношерстных хороводоводов. Высоко подпрыгнув, по-молодецки кувыркнулся он в воздухе, приземлился на правую ногу и сразу же завертелся вьюном, удаляясь от одинокого света костра, который из безумно-яркого стал теперь теплым, добрым, почти домашним, коль не считать того, что развели его на Лысой горе - месте, что служит домом лишь таинственным духам да прочей нечисти.
Замерев, Чуг резко прекратил танец, превратился на миг в высокий белоснежный каменный столб, резко отделившись от околокостровой компании. Дыхание его было мерным и спокойным, будто только он явился на Лысую гору, а не заправил огненными чувствами добрую половину поляны. Прикрыв тяжелые веки, он прочувствовал и перемену внутреннюю: вот уже отступает сила Дара, что так же дико действует и на самого Деда, место этой силы вновь занимает разум и старушка-память. И шепчет эта старушка странные вещи... Припомнил Чуг что говорил лисий дух, предлагая на чудо-юдо полюбоваться. Что ж, полюбуемся, коль так предлагал. Тем паче, что Дед всегда охоч был на всяких чуд да юд любоваться. Хоть и с большинством был уже знаком.
Окинув поляну внимательным взглядом из под кустистых бровей, не много затратил времени Дед на поиски хитрохвостого духа. Ба, да и целая шайка с ним уже про перья судачит. Чуг только поцокал языком и вприпрыжку двинулся к своей цели. Подобравшись поближе, он уже отчетливо слышал остатки слов Баюна. Больно уж перья у них в разговоре зачастили, это ж разве юдо?
- Доброй ноченьки, - прогудел издалека Дед, по-кошачьи скользнул поближе к русалке, кинул на нее тяжелый взгляд, улыбнулся самым краешком сухих губ, припрятав свою хитрую улыбку в бороде, - тут чудеса показывают, слышал, чай не перья ли вы часом за чудеса принимаете? А ежель перья - то какие? Жар-птицы, гарпий, великой птицы Рох, грифоновы, аль стальные перья стимфалийских чудовищ? Я старый, глаза подводят, покажите, а...
Полушагом он тихонько очутился подле самого лиса-затейника, на корточки присел да сощурился, будто был на самом деле самым обычным стариком из племени человеческого. Закинув бороду за плечо, дабы не волочить о землю, затаил Дед дыхание, приготовившись к явлению распрекрасной диковинки - пера! А хитренькая улыбка все никак не желала уходить с лица Чуга.

А тем временем вокруг лисьего духа становилось всё оживлённее и оживлённее. И спор между ним и Котом всё горячее и горячее. Белокурый ушастик не скупился на ироничные речи, всем своим существом показывая, какого он мнения о том злосчастном пере и вообще о призраке. Русалка чувствовала себя словно меж двух огней — вот-вот набросятся друг на друга с кулаками, подмяв под себя бедную черновласку. А вот уйти мешало любопытство, да и невежливо это — встать и откланяться, будто горделивая мадам, которой наскучили разговоры. Нет, мы народ простой, куда нам эти манеры.
— Доброй ноченьки, — прогудел голос прямо над ухом, и пишес увидела нависшего рядом над призрачным лисом того самого деда, который завлекал всех к огню своим танцем.
«Что-то мне не хорошо...»
— Доброй, — сглотнув, сирена затравлено посмотрела на старика, но не отодвинулась. Однако, его тяжёлый взгляд, адресованный определённо именно ей, не понравился. Ох как не понравился...
Пока пишес задним числом прикидывала, где и когда могла насолить этому странному деду, и что ей за это будет, тот уже просил призрачного лиса показать пёрышко и хитро улыбался, а из-за камня проскользнула ещё одна лиса. И тоже призрак.
— Д-друг... Ахах! Ты это... Не смеши меня так... Умру же! Ахахахах!
Эта Лиса-Патрикеевна, судя по всему, пряталась рядом и слышала слова рыжика.
Откровенно говоря, русалке уже становилось очень жаль призрачного лисёныша. Возможно, это пёрышко — и правда ух какая находка, а над ним потешаются. К тому же, он так складно рассказывает!...
— Уха из тебя наверное отменная получится... — сквозь гомон нечестивых плясок, треска огромного костра и споров буквально над ухом эта фраза лисицы прозвучала на удивление достаточно ясно. Возможно, сирена услышала её потому, что касалась она именно её?
«Вот ведь язва!»
Пожалуй, в данный момент певунье стоило вздрогнуть и по достоинство ответить, но получилось так, что внешне она никак не отреагировала. Знаете, как не обратить внимания на действия субьекта, который секунду назад хотел напугать вас внезапным криком на ухо.
Черновласая прелестница окинула всю собравшую компанию ясным взором, и с унынием отметила, что все слишком увлечены этим пером, чтобы наслаждаться ночью шабаша. И если сама пишес не будет принимать участия в спорах, то хотя бы не успокоится, пока всё не узнает и не услышит.
Она мельком бросив взгляд через плечо старика, на буйство тел и всполохи огня. Глядя, как лепестки пламени, танцуя, вздымаются к чёрному небу, на языке всё вертелись слова песни.
«Пока ещё горит трава, это пламя тебе к лицу.»
И совсем неслышно, одними губами:
— Танцуй, ведьма, танцуй.